Сцена преступления может оставаться открытой, подобно ране, дающей чувство жизни кровоточащей психотравме, связующей узами идентификации жертву и параноика-убийцу: «Скажи мне, Джана, почему ты тогда не умерла вместе с ними? Ты думала, что ты особенная? Я спас маленькую девочку. Ты задумывалась, для чего я тебя спас? Ты думала, что в ту ночь я не заметил, что ты прячешься там, в темноте? Между прочим, я сразу тебя почуял… Я уже получил от тебя то, что мне нужно, Джана. В ту ночь я оставил тебя в живых. Разве это ничего не значит?… Ты была моим путем к побегу. Когда меня поймали, ты стала моим окном в мир. Мы вместе, сцеплены во времени, привязаны к месту преступления. Мы связаны узами, подобно Еве и Змею… Все, что ты видела, пробовала на вкус, ощущала, переживала, я переживал вместе с тобой. Не говори мне, что ты не чувствовала этого. Что-то вопило за гранью твоих чувств… Я оставил тебя в живых, чтобы жить с тобой во внешнем мире. В ту ночь ты впустила меня в свою душу, и ты уже не выпустишь меня. Куда ты, туда и я. Я вижу то, что видишь ты. Вспомни это, когда в следующий раз будешь смотреться в зеркало». [47]

Движение на сцене действующих лиц вычерчивает криптографию субъекта. Криптографию Конан-Дойля и криптографию Зигмунда Фрейда, в частности. Крипты структурируются в сновидении: Ирма Зигмунда Фрейда = (Эмма + Ирма + Марта) + Фрейд (в сновидении всегда я). Я многообразно. Крипты структурируются и в литературном образе Шерлока Холмса Артура Конан-Дойля = (Джордж Бадд + Уильям Резерфорд + Джозеф Белл) + Конан Дойль («Если и был Холмс, так это я сам», – говорит, в согласии с принципом Бовари-Флобера, Конан Дойль).

Уникальность проявляется в порождении: в психоанализе (Зигмунда Фрейда), в Шерлоке Холмсе (Артура Конан-Дойля). Холмс: «Мой мозг, – сказал он, опершись локтями о ручки кресла и соединив перед собой кончики растопыренных пальцев, – бунтует против безделья. Дайте мне дело! Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу, запутаннейший случай – и я забуду про искусственные стимуляторы. Я ненавижу унылое, однообразное течение жизни. Ум мой требует напряженной деятельности. Именно поэтому я и выбрал для себя свою уникальную профессию, точнее, создал ее, потому что второго Шерлока Холмса нет на свете». [48] Нет на свете и второго Зигмунда Фрейда, создавшего невозможную профессию попечителя человеческих душ [Seelesorger]. Мортон Гилл проводит всю жизнь в стремлении постичь психоанализ и в конце жизни обнаруживает тайну: психоанализ – наука одного человека, то есть наука созданная одним человеком об одном человеке. Однако, если человек когда-нибудь поймет, как работает психический аппарат одного человека, по каким законам действуют психические процессы, тогда возникает возможность понять действие этих самых законов применительно к другому. Уникальность – нарушение правил.

Познание требует другого. Расщепление необходимо. Необходим перенос. Необходима, вновь и вновь необходима вторичная стадия зеркала. Фрейду нужен Флисс. Фрейду нужен читатель. Конан-Дойлю нужны Холмс и Уотсон. Протагонист и помощник.

Расщепление вызывает (в памяти) (параноидно-шизоидную) историю о двух тенденциях, о светлой и темной стороне души, о добродетельном и преступнике. Шерлок Холмс вспоминает наставника Фрейда Иогана Вольфганга Гете: Schade, dass die Natur nur einnen Menschen aus dir schuf, denn zum wurdigen Mann war und zum Schelmen der Stoff [как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала в тебе хватило бы и на праведника и на подлеца]. [49]

Факты могут вводить в заблуждение. Человек выбирает те или иные факты, оставляя другие за пределами интерпретации. Даже очевидные факты могут обманывать: «Как я уже вам сказал, дело мне вполне ясно. Но все-таки мы можем ошибиться, доверившись слишком очевидным фактам. Каким бы простым поначалу ни показался случай, он всегда может обернуться гораздо более сложным. – Простым! – в изумлении воскликнул я. – Конечно, – ответил Холмс с видом профессора, демонстрирующего ученикам интересного больного». [50]

§ 4. ДОКТОРА ПРАКТИКУЮТ

Введение в дедуктивный метод Холмса открывается словами: «Шерлок Холмс взял с камина пузырек и вынул из аккуратного сафьянового несессера шприц для подкожных инъекций. Нервными длинными белыми пальцами он закрепил в шприце иглу и завернул манжет левого рукава. Несколько времени, но недолго он задумчиво смотрел на свою мускулистую руку, испещренную бесчисленными точками прошлых инъекций. Потом вонзил острие и откинулся на спинку плюшевого кресла, глубоко и удовлетворенно вздохнул». [51]

Эта история конца прошлого века – при всех различиях – повторяется в биографии литератора-доктора Конан-Дойля и доктора-литератора Зигмунда Фрейда. [52]

Итак, Шерлок Холмс «вонзил острие и откинулся на спинку плюшевого кресла». Не оказывается ли в результате вся остальная история лишь его галлюцинозом? Впрочем, вопрос этот применительно к литературе, к области фантазии оказывается пустым. Таким же оказывается и вопрос о реальности и фантазийности применительно к психоанализируемому событию. К такому выводу приводит Зигмунда Фрейда отказ от теории раннего соблазнения (1897 г.) через пару лет после стремительной истории с кокаином.

Употребление наркотиков – нарушение правил, уход от отцовского принципа социализирующей реальности к материнскому принципу удовольствия. Более того, это нарушение нормы, полагаемой традицией: «Наше общество в качестве веществ, вызывающих эйфорию выбрало алкоголь, кофеин и никотин, хотя алкогольные психозы отнюдь не безвредны. Мы выбираем наши яды на основе традиции, а не на основе фармакологических данных. Общественное мнение определяет, какие наркотики дозволены и приписывает химическим препаратам моральные качества». [53]

Уход от Закона отца – вторичная сепарация. Если первая сепарация – отделение отцом ребенка от матери – была необходима «во благо» социализации, то вторая это десоциализация и ресоциализация: кокаин облегчает Фрейду общение с Шарко, а Холмсу помогает пережить отсутствие дела, отсутствие возможности погрузиться в сферу абстракции, в империю умозрительных конструкций – «представлений, умозаключений, воспоминаний» – уйти от «унылого, однообразного течения жизни», анестезировать боль, причиняемую реальностью, [54] выйти из темной ночи меланхолии, приступы которой захватывают и Фрейда, и Холмса. Именно при меланхолии и неврастении (помимо зависимости от морфия и алкоголя, истощения, пищевых расстройств, сифилиса и др.) рекомендует Фрейд прием кокаина. «Холмс лечился от тоски и приступов меланхолии кокаином; когда же на его работу начинали действовать побочные эффекты, он этот препарат принимать прекращал; затем, после того, как он побывал вне вызывающего паранойю мира, то вернулся в Лондон к своим делам, и достиг вершины своей славы уже без наркотиков, если не считать табак». [55] Фрейд также достигает зенита своей славы уже без так называемых наркотиков, лишь табак остается его непреодоленной зависимостью, когда он переезжает в Лондон. Тот факт, что кокаин – а не только работа, связанная с навязчивым анализированием, работа детектива, работа аналитика – способен вызвать параноидный психоз был известен Фрейду. Об этой особенности он пишет в письме Ференци в 1916 году. Впрочем, и прекращение приема кокаина может вызвать параноидный психоз. Кокаин – фармакон, лекарство и яд: он «представляет особый интерес, так как его воздействие служит как моделью болезни, так и моделью терапии». [56]